Я жизнь люблю, вертящуюся юрко
в сегодняшнем пространстве и моменте,
моя живая трепаная шкурка
милее мне цветов на постаменте.

Какое счастье, что вокруг
живут просторно и привольно
слова и запах, цвет и звук,
фактура, линия и форма.

На все происходящее гляжу
и думаю: огнем оно гори;
но слишком из себя не выхожу,
поскольку царство Божие – внутри.

Проста нашей психики сложность, ничуть не сложнее, чем прежде:

надежда – важней, чем возможность когда–нибудь сбыться надежде.

Нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с Богом.

Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам,
нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с Богом.

С рожденья тягостно раздвоен я, мечусь из крайности в конец,
родная мать моя — гармония, а диссонанс — родной отец.

Между слухов, сказок, мифов, просто лжи, легенд и мнений
мы враждуем жарче скифов за несходство заблуждений.

Во всем, что видит или слышит, предлог для грусти находя,
зануда — нечто вроде крыши, текущей даже без дождя.

В сердцах кому-нибудь грубя, ужасно вероятно
однажды выйти из себя и не войти обратно.

То наслаждаясь, то скорбя, держась пути любого,
будь сам собой, не то тебя посадят за другого.

:-)))

Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.

Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно.

Весьма порой мешает мне заснуть
Волнующая, как ни поверни,
Открывшаяся мне внезапно суть
Какой-нибудь немыслимой херни.

Вся наша склонность к оптимизму –
от неспособности представить,
какого рода завтра клизму
судьба решила нам поставить.

Ум полон гибкости и хамства,
когда он с совестью в борьбе,
мы никому не лжем так часто
и так удачно, как себе.

В жизни надо делать перерывы,
чтобы выключаться и отсутствовать,
чтобы много раз, покуда живы,
счастье это заново почувствовать.